«Мы ждем от абитуриентов осознанного профессионального выбора»

В редакции «Газеты.Ru» прошло онлайн-интервью ректора НИУ ВШЭ Ярослава Кузьминова, во время которого он ответил на вопросы читателей издания.

— Здравствуйте, Ярослав Иванович! // Газета.Ru

— Добрый день.

— Здравствуйте, Ярослав Иванович! Спасибо вам большое, что пришли к нам в этот жаркий день. Первый вопрос связан c тем, что Минюст включил фонд Дмитрия Зимина «Династия», который, можно сказать, в свое время спас российскую науку, в число иностранных агентов. Дмитрий Борисович прекращает финансирование фонда. Могли бы вы прокомментировать эту ситуацию? И такой еще дополнительный вопрос. Есть мнение, что если перед Зиминым состоится извинение на самом высоком уровне, то он отыграет эту ситуацию назад и продолжит финансирование. Возможно ли, что это произойдет? Например, появится Владимир Владимирович Путин и скажет: Дмитрий Борисович, вы сделали много хорошего, ошибочка вышла, давайте не доводить до крайности. // Газета.Ru

— Мне кажется, что ситуация достаточно очевидная. Я считаю, что репутации государства Минюстом нанесен большой урон. Минюст выполняет закон. Просто закон надо выполнять, имея некоторое не только административное, но и культурное усмотрение, осознавая, как будет встречено то или иное твое решение. 

Понимаете, здесь действительно парадоксальная ситуация. Мы имеем фонд, который внес огромный вклад в развитие российской науки. Зимин — человек, который реально потратил бОльшую часть заработанных денег на финансирование научных, культурных, образовательных, издательских проектов в России. И то решение, которое озвучено, наверное, при Сталине сказали бы, что это саботаж. 

Действительно, репутации государства нанесен урон этим решением. Вряд ли кто-то представляет себе политическую подоплеку. Это выполнение буквы закона. И более или менее понятно, какой. 

Потому что формально фондом использовались частные деньги Зимина, которые он в свое время, как и все другие российские богатые люди, вывел за рубеж. И теперь с этих счетов финансируется фонд. 

Это, кстати, не уникальный случай, не буду называть другие случаи, они есть, их несколько, при желании вы их можете найти. Фонды, кстати, совершенно другой направленности, но точно такая же ситуация. То есть формально это иностранные деньги. Можно, конечно, заявить: вот ты верни деньги сюда, переведи их и отсюда финансируй. Слушайте, это частные деньги, частного человека, который вышел из бизнеса. Что мы от Зимина еще хотим? Мне кажется, надо проявить уважение к тому, что он сделал, и изменить эту ситуацию. Причем изменить ее надо именно в виде закона, потому что Минюст все равно будет вынужден соблюдать тот закон, который Дума приняла. Необходимо внести поправки в закон, исключающие такого рода случаи или устанавливающие то необходимое усмотрение, которое государственный орган должен иметь, принимая во внимание все обстоятельства дела. Наверное, речь должна идти о следующем этапе поправок в закон об иностранных агентах.

— Также в список попал фонд «Либеральная миссия», связанный с хорошо знакомым вам Евгением Ясиным. Можете это прокомментировать? // Газета.Ru

— Я думаю, что это та же самая ситуация. Фонд «Либеральная миссия» попал в число иностранных агентов ровно потому, что его финансирует фонд «Династия». Речь не идет о том, что это какие-то политические НКО, влияющие на какой-то другой процесс, кроме культурного. Я надеюсь, что мы все-таки страна, которая допускает очень широкое культурное многообразие своих граждан. Я думаю, что в патриотизме и Дмитрия Зимина, и Евгения Ясина никто не сомневается, включая людей в Кремле.

— Здравствуйте! Почему выпускники Высшей школы экономики в большинстве своем являются приверженцами либеральных политических взглядов? // Дмитрий

— Знаете, они не являются в большинстве своем приверженцами либеральных политических взглядов, я не знаю, откуда задающий вопрос коллега это взял. Мы специальных исследований не проводим, но по разным профильным признакам студенты, выпускники Высшей школы экономики имеют примерно тот же спектр политических взглядов, что и население Москвы, например. 

Не население России, конечно, это люди образованные, это люди с определенным уровнем дохода, но примерно такой же разброс есть: монархисты есть, горячие сторонники «Единой России», и я даже встречал одного сторонника ЛДПР среди наших студентов. Разные люди есть.

А вот то, что они являются профессионалами, и то, что они ценят, как всякие профессионалы, личную свободу, свободу выражать свое мнение, что они приучены к этому, что они ценят эффективную систему экономики, они могут спорить относительно доли государства, например, или степени перераспределения в пользу бедных, вот такого рода различия есть. Но мне кажется, что в основе взглядов, которые воспитывает Высшая школа экономики, профессионализм. А дальше — у нас есть самые разные взгляды.

— Сократилось ли число бюджетных мест в Вышке по сравнению с прошлым годом? Чего ожидаете от абитуриентов? // Орхан

— Нет, не сократилось, по-моему, оно даже немножко выросло. По-моему, человек на сто выросло число бюджетных мест. То есть, это по-прежнему один из самых больших университетов в России. Мы сопоставимы с МГУ, наверное, с СПбГУ. И мы ждем от своих абитуриентов в первую очередь того, что они придут в Высшую школу экономики и осознанно будут выбирать факультет. 

Я говорю не только о Вышке, я думаю о всей группе ведущих вузов. Есть значительная часть абитуриентов, которые приходят на бренд, которым важно учиться в Вышке, в МГУ, в МГИМО и менее важно, социологи они, политологи, экономисты или менеджеры. 

Мне кажется, что ведущие вузы России могли бы рассчитывать на то, что люди, которые приходят к ним учиться, все-таки делают более осознанный профессиональный выбор. Вот это все, чего бы мы хотели. Как вы понимаете, с нашим уровнем проходного балла мы собираем самый топ, наряду с другими пятью ведущими вузами. 

Качество российских абитуриентов, примерно половина — это победители олимпиад, половина — это люди со средним баллом, ну, 85 для бюджетников, 75 — что выше бюджетного приема в большинстве других вузов, это платные студенты. То есть в области формальных показателей качества нам ждать вроде нечего. Реально мы озабочены тем, что я сказал. 

Мы, кстати, для этого лицей основали, чтобы дать лучшим, наиболее сильным школьникам, которые ориентируются на ведущие вузы, возможность попробовать себя в разных профессиях, в разных системах мышления: в экономической, культурологической, философской. Найти себя раньше.

— Я бы хотел дополнительно у вас поинтересоваться вашим мнением об уровне нынешних абитуриентов по сравнению с теми, какие были абитуриенты лет десять тому назад и двадцать лет тому назад? // Газета.Ru

— Я бы сказал так. Во-первых, они разные — и тогда были, и сейчас есть. Я думаю, что это первое, что я должен сказать, потому что иначе это будет некорректное просто обобщение. Теперь я перейду к некорректному обобщению. Сегодняшний студент много лучше знает иностранный язык и в общем хуже знает русский. Он меньше читал по сравнению, скажем, со студентом 20 лет назад. И это нас очень сильно беспокоит. Для него не существует целого ряда культурных артефактов, которые для нас естественны. Так, он не смотрел фильмов Тарковского, он слабо разбирается в мировой истории. Опять же, я говорю не о всех. Но такие люди есть, их довольно много. Причем они очень сильны аналитически. Они просто профессионально заточены на очень сегодняшние вещи. Вот это безусловный, мне кажется, культурный минус, неуютно от этого. Я говорю не только о «вышкинских» студентах, я думаю, что я говорю обо всем контингенте студентов, которые сегодня поступают в приличные вузы.

Нынешний абитуриент, нынешний студент гораздо более самостоятелен. У него инфантилизм по сравнению со студентом 90-х годов резко сократился

Есть, наоборот, то, что меня радует. Нынешний абитуриент, нынешний студент гораздо более самостоятелен. Он гораздо более внятно понимает, чего хочет в жизни. Вполне возможно, что он ошибается, но то, что он уже какой-то выбор делает, понимает, какую карьеру он будет строить, понимает, как будет зарабатывать деньги. У него инфантилизм сократился по сравнению со студентом 90-х годов, резко сократился.

И третье отличие, оно тоже, на мой взгляд, позитивное, очень позитивное — студент ценит профессиональные знания. Он уважает профессионализм. Это, кстати, дает надежду на то, что новые поколения, которые в 2020 году, 2025-м выйдут на рынок труда, будут формировать наши профессиональные элиты — это будут люди не типа Обломова, а типа Штольца.

— Хотелось бы спросить, как обстоят в Вышке дела с проектом «5-100». На что вы рассчитываете в рейтингах, чего уже удалось добиться? // Газета.Ru

— Мы второй год подряд входим в группу лидеров, которых международный совет ставит в топ тех 15 университетов, 14 их сейчас осталось, которые в проект входят. То есть наши результаты международный совет программы «5-100» рассматривает как одни из лучших. Мы действительно до проекта еще стали развиваться в тех направлениях, которые составляют суть проекта «5-100»: это глобализация, вхождение в международный академический рынок, требование обязательных международных публикаций для преподавателей.

Но в этом году впервые мы получили некоторое подтверждение того, что да, это не просто надежды коллег, которые возглавляют данный проект, а там есть очень видные деятели глобального образования и люди, которые создали лучшие университеты мира.

Мы впервые вошли в этом году в топ-100 предметного рейтинга QS. Мы вошли в топ-100 наряду с еще тремя российскими вузами. Это МГУ, который вошел в топ-50 по нескольким направлениям, Санкт-Петербургский университет и МИФИ. Вышка, впервые подав на предметные рейтинги, неожиданно для себя заняла очень высокие места. Это топ-100 по Development Studies, то, что называется социально-экономической политикой. Топ-200 по экономике и эконометрике, что стоит, пожалуй, даже дороже, потому что в Development Studies там всего их сто, а в экономике и эконометрике топ-600 вузов выделяется. Если мы вошли в топ-200, это очень высокая оценка. Мы вошли в топ-200 по социологии, вошли в топ-200 по философии, чего, вообще, я совсем не ожидал. Так что, если говорить о реальном признании того, что мы сделали, то 2015 год — это год, когда мы впервые ощутили такое международное признание.

Вышка, кстати, является единственным российским вузом, который входит в предметные рейтинги QS по социальным наукам

Вышка, кстати, является единственным российским вузом, который входит в предметные рейтинги QS по социальным наукам. Потому что МГУ в основном — это естественные науки, и философия та же, так же, как и мы. Питерский университет — это лингвистика и тоже естественные науки. С МИФИ понятно. И целый ряд других российских университетов вошли в топ-200, топ-300 по своим предметным группам. Таким образом, в оценке российских вузов, их потенциала со стороны этого предметного рейтинга произошел значительный сдвиг. 

Частично это связано с тем, что QS стал по-другому считать, по-другому учитывать публикации российских университетов. Потому что до этого фактически учитывались только англоязычные публикации. Но основное — это, конечно, голосование экспертов. Если вы представляете себе, каким образом работает и Times-рейтинг, и QS, у Times, по-моему, 40 процентов, а в QS 60 процентов весов — это голосование 20 тысяч экспертов, которые формируются так, ну, каждый вуз, по-моему, 10 или 15, я не помню, или 20, назначают, и вот они голосуют. То есть такого рода массив — его невозможно подкупить, организовать и так далее. 

Это вещь, с одной стороны, очень объективная, с другой стороны, очень субъективная. И понятно, почему российские университеты проигрывают, потому что подавляющее большинство из этих экспертов в лучшем случае англоязычные. 

Думаю, что наряду с хорошими результатами наших международных лабораторий, которые начали публиковаться в Q1 так называемом, то есть в первом квартеле научных журналов, последние годы, определенную роль сыграла и наша активность в сфере MOOCов. Высшая школа экономики присоединилась к платформе Coursera, а это самая известная, самая большая платформа, основанная стэнфордскими профессорами. И сейчас мы имеем пять процентов слушателей Coursera. То есть такой результат за один год — он был тоже неожиданный, очень большой. То есть из 10 миллионов мы имеем почти полмиллиона. Частью англоязычных курсов, почему Вышку и видно. 

В принципе, то, что курсы наших ведущих вузов — это Физтех, Питерский университет и Вышка — размещены на этой международной платформе, конечно, повышает узнаваемость. Потому что глобальные знания, глобальные университеты — они в очень большой степени сейчас начинают переходить на электронные платформы, использовать онлайновые курсы в структуре своего обучения.

— Вопрос от редакции. Вот раз речь зашла о научных журналах, что вы думаете, каким вы видите будущее русскоязычных российских научных журналов? Ведь на русском языке все-таки мало кто в мире читает. И не требуется ли там какая-то реформа? Я работаю параллельно в астрономическом институте МГУ, у нас у астрономов целых четыре российских журнала — грубо говоря, каждый академик хотел иметь у своего института научный журнал. На мой взгляд, это слишком много, должен быть один, но хороший, с хорошим импакт-фактором. А у вас какое мнение? // Газета.Ru

— Вы знаете, глупо регламентировать количество журналов. Журнал живой, пока в него дают хорошие статьи и пока его читают.

— А если импакт-фактор к нулю приближается?

— А это значит, человек, издающий его, хочет рисковать. Может быть, журнал пока остается непонятым, потом он выстрелит. Это его риск и риск тех людей, которые посылают туда статьи. Я думаю, что последнее, что мы с вами должны были бы делать, так это призывать к закрытию каких-то журналов.

— Я могу, кстати, не то чтобы поспорить... Скорее всего, этот человек на свой журнал тратит бюджетные средства, а на науку тратятся, грубо говоря, деньги налогоплательщиков. // Газета.Ru

— Но он же убедил людей, которые выдают деньги, финансировать его журнал? Значит, у него есть репутация, правильно? Просто, понимаете, развивая логику, которую вы предложили, мы с вами очень легко дойдем до того, что нам всем вручат по совку и отправят на овощную базу.

Совершенно не факт, что то, что мы с вами делаем, сильно кому-то нужно. Государство и общество, которое имеет фундаментальную науку, — это общество, которое приготовилось рисковать.

Другое дело, что существует понятие уровня культуры академического сообщества. Мне всегда диким казалось то, что у нас преподаватели высшей школы, вузов, половина их плохо знает иностранный язык, хотя бы один. В царской России вообразить, что профессор университета не знает двух-трех языков иностранных, просто было нельзя, он еще там латынь знал или древнегреческий. И если вы посмотрите на Европу, то там примерно та же самая ситуация. Они со школы знают несколько языков.

Проблема не в том, на каком языке ты публикуешь результаты. Проблема в том, что эти результаты должны быть признаны. Если у тебя есть, что сказать глобальному сообществу, и ты можешь, ты владеешь языком, на котором тебя поймут, конечно, ты должен стремиться издаваться в журналах, которые пользуются большей популярностью, которые прочтет бОльшая часть твоих коллег.

Я считаю, что университеты должны допускать и развивать узкие направления, временно не пользующиеся спросом, хранить внутри себя. Научное сообщество может себе позволить быть неактуальным в чем-то. Но оно не может быть неактуальным во всем

Мы регулярно спорим с нашими историками, философами, филологами, и не только в России такие споры, и в Нидерландах происходили, в Норвегии, там четыре миллиона человек. Понимаете, есть некая часть науки, которая имеет, например, сильную национальную специфику. И мне кажется, в этих журналах мы точно совершенно не должны пренебрежительно относиться к публикациям на своем языке.

Но, конечно,в вашем секторе, мне кажется, можно все-таки лучше выражать себя на языке, на котором ты говоришь с большим количеством астрономов, бОльшим, чем то, которое владеет русским языком. Я бы так аккуратно выразился. Я бы очень, еще раз говорю, аккуратно относился к предложениям оптимизировать все исходя из экономических критериев.

Да, я экономист, и мне в жизни приходилось предлагать и научному сообществу, и начальству варианты жизни по средствам. Но это не значит, что это мой идеал жизни. Я считаю, что университеты должны допускать и развивать узкие направления, временно не пользующиеся спросом, хранить внутри себя. Но это та роскошь, которую наука может себе позволить, научное сообщество может себе позволить быть неактуальным в чем-то. Но оно не может быть неактуальным во всем. Потому что тогда общество откажет ей в праве на существование. Вы правильно сказали, что общество нас кормит.

— Все-таки не могу не спросить, после таких слов, ваше мнение по поводу реформы Российской академии наук. Есть большая группа ученых, которые против нее, вот прошло два года уже, как про эту реформу стало известно, они категорически против. Там сейчас ФАНО начинает деятельность по объединению институтов. Следите ли вы за этим процессом? И какое у вас в целом мнение? // Газета.Ru

У меня смешанное мнение. Давайте я сначала скажу то, что мне кажется правильным. Мне кажется правильным то, что увеличивается та доля средств, которые выводятся в фонды и которые распределяются в виде грантов. Мне кажется правильным то, что грантовое финансирование стало более крупным и дается на несколько лет, а не на год. Мне кажется правильным то, что такое финансирование дается не на основе многопудовых отчетов, а на основе предъявления реальных публикаций.

Что мне кажется неправильным или не сделанным еще. Мне кажется неправильным то, что, забрав у Академии функции экономические, распределения собственности, мы отдали эти функции чиновникам, и дальше ничего никуда не сдвинулось. Я не очень понял, зачем было сначала объявлять реформу Академии наук, потом вводить один год, потом второй год мораторий на любую оптимизацию собственности. Если мы в этом не разобрались, то не надо было этого делать. Мне кажется неправильным то, что мы определяем направление использования наших средств без участия международных экспертов. В подавляющем большинстве случаев это консервирует отсталость.

Мне кажется неправильным то, что мы не предприняли серьезных усилий по изменению структуры Академии наук. Структура Академии наук должна состоять из живых коллективов, возглавляемых работающими докторами наук, они могут быть академиками, членкоррами или просто докторами. Но это должны быть живые коллективы, а не административные образования в виде институтов. Вот такого рода реформирование — оно должно было произойти раньше, если мы хотели очиститься от балласта, который, безусловно, там есть, и поддержать то сильное, на те относительно небольшие деньги, которые Академии дает государство, которые в академии, безусловно, есть.

Я знаю, условно говоря, десять университетов, которые имеют достаточную репутацию, чтобы включить в свой состав какие-то институты Академии наук. В остальном надо делать наоборот, потому что Академия наук гораздо сильнее

И, наконец, последнее, что не сделано и что мне кажется неправильным, — у нас слабая интеграция Академии наук в образование, именно в образование. При Советской власти Академия была большим университетом. Потому что имелся институт стажеров-исследователей, магистратуры, если помните, тогда не было, был большой институт стажеров-исследователей, еще до аспирантуры. И была аспирантура, через которую очень многие проходили, проходили, не оставаясь в Академии. То есть это была наряду с МГУ, с ведущими другими вузами, структура, которая обучала элиту научную. То есть через нее протекали люди, и лучшие оставались.

А с крахом СССР вот эта функция образовательная из Академии ушла, по разным причинам, в первую очередь из-за краха идеи аспирантуры. Мы перестали платить аспирантам, профанацией аспирантура осталась. И вот это надо восстановить. Восстанавливать это обязательно, но не в тех формах, которые говорят, что всю академию надо раздать по университетам. Мне это кажется странным, потому что я знаю, условно говоря, десять университетов, которые имеют достаточную репутацию, чтобы включить в свой состав какие-то институты Академии наук. В остальном, надо делать наоборот, потому что Академия наук гораздо сильнее. Да, на Западе вот так. Но у нас же выросло по-другому, поэтому давайте просто развивать образовательную функцию РАН. Мне кажется, что это дело стоит того.

— Еще один вопрос от редакции. Извиняюсь перед читателями, но не могу не спросить также про уход из высшей экономики Константина Сонина (включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента), о котором стало известно на прошлой неделе. Могли бы вы что-то сказать и по этому поводу? // Газета.Ru

— Понимаете, как сам Костя написал в блоге, это редкий случай, когда он полностью согласен с Дмитрием Сергеевичем Песковым. Вот Песков очень точно сказал, что мы сожалеем о том, что видные профессора от нас уезжают, мы радуемся, когда они к нам приезжают, но это, в принципе, процесс естественный.

Понимаете, наука глобальна. И мы регулярно нанимаем людей из других университетов, и наши коллеги регулярно едут в другие университеты. И мы не рассматриваем этот вопрос как эмиграцию. Собственно говоря, Костя еще год назад, полтора года назад, когда мы говорили с ним о занятии поста проректора, он же был проректором у нас полтора года, предупреждал меня, что он через несколько лет хочет поехать в американский университет, там поработать.

Собственно говоря, он выбирал, у него было несколько очень хороших предложений. На мой взгляд, он выбрал лучшее. И Костя не собирается бросать Вышку. Он собирается оставаться. И мы считаем, что он очень ценный член нашего коллектива и нашего академического руководства, которое задает многие моральные стандарты, не только профессиональные. И он понимает свое место в Вышке. Поэтому я думаю, что его участие в Высшей школе экономики, наверное, сократится по количеству уделяемого времени. Он останется и председателем академического совета, совета лауреатов ВШЭ-РЭШ, и останется руководителем совета по международному рекрутингу. То есть все свои академические позиции он в школе сохранит. Очевидно, он будет меньше читать курсов, и меньше присутствовать в Москве. Хотя я уверен, просто знаю его характер, что он много будет присутствовать в Москве.

— За счет каких направлений НИУ ВШЭ планирует расширять свою деятельность? // Илья

— В списке был такой забавный вопрос, почему в Вышке столько факультетов, где практически нет экономики. Высшая школа экономики — это имя собственное. Сейчас у нас экономических, собственно говоря, направлений, наверное, треть. То есть треть — это социально-экономические, треть — гуманитарные, треть — математика-информатика.

Я думаю, что есть два направления, которые мы собираемся начать развивать, во всяком случае, коллектив уже на определенную школу переходит. Это география, экономическая география, естественно, и физическая. Потому что без географии очень трудно заниматься реальным консультированием, реальным анализом применительно к каким-то регионам, стадиям. Вот этого нам не хватает.

Мы занимаемся урбанистикой, транспортом, а вот этой компоненты нам не хватает. И это физика. У нас целый блок теорфизиков уже работают в Вышке, и они настойчиво ставят вопрос о том, чтобы у них было свое направление, свои студенты. Мы работаем над этим. Причем здесь даже два крыла физиков. Одни связаны с матфаком нашим, а другие с МИЭМом. Но вы в ВШЭ увидите движение в этом отношении. Видите, у нас нет задачи расширяться для того, чтобы покрывать какие-то образовательные направления.

В свое время власти Москвы довольно подробно обсуждали с нами вопрос открытия в Вышке крупного медицинского факультета. В принципе, это, конечно, для нас чужая земля, но мы понимаем, что медицинский факультет создавать надо. И здесь глобальная медицина должна была быть. Но я говорю: вы готовы инвестировать? А сколько это будет стоить? Мы посчитали и говорим, что, в принципе, с переносом технологий это будет стоить по инвестициям, по обучению, приобретению кадров профессиональных как одна Вышка. В общем, как видите, этот проект не реализовался.

Мы прирастаем каким образом? — довольно просто. Мы возникли как Школа экономики. Довольно быстро пришли социологи, политологи и юристы. Это было решение самих ученых. А потом стали приходить команды ученых из разных направлений: вот давайте мы тоже у вас будем, мы хотим жить так же, как вы. Пришли филологи, пришли историки, пришли философы. Вот, кстати, философы пришли очень интересным образом. Мы собирали, собрали очень сильную кафедру философии, лет восемь уже назад. Потом они пришли, сказали, что вот мы тоже хотим иметь своих студентов. Только что мы приняли решение, неоднозначное для меня, мы долго его обсуждали, что мы откроем прием на лингвистику, то есть это иностранные языки, зарубежная культура.

В этом году мы впервые лингвистов берем своих бакалавров, своих магистров даже. Опять же, у нас большое, очень сильное сообщество лингвистов. Им надоело учить студентов, не имея своих студентов, не имея возможности их выращивать, специализировать у себя. Вот такого рода прирастание, уже сложившимися какими-то группами, сложившимися коллективами ученых, это, мне кажется, наиболее органичный путь формирования университета. Слава богу, мы это можем себе позволить. Наши коллеги в области технических наук, естественных это с большим трудом могут себе позволить, просто потому, что это гораздо дороже там. В социальных, гуманитарных науках, даже математике, требования к материальной базе не очень большие.

— Как развивается Школа востоковедения НИУ ВШЭ? Ведь у России наметился определенный поворот на Восток — налаживаем отношения с Китаем и Вьетнамом. // Илюша

— Школа востоковедения у нас сложилась первоначально на факультете философии. Была инициатива философов — они занимаются восточной философией. Мне показался этот проект очень интересным, потому что, действительно, восточная философия, восточная культура — это то, что регулярно употребляется в таком обыденном сознании, более или менее модном таком, и что мало кто знает.

И вот как только мы стали реально принимать студентов, помогать им устраиваться на работу, выяснилось, что студенты в очень большой степени востребуют социально-экономические знания: о Китае, о Японии, о Корее, об арабском мире. И, наверное, из студентов четверть только сохраняют такое культурно-историко-философское направление, и три четверти требуют тренд более прикладной. Потому что много бизнеса, много реальных политических связей. И в этом отношении мы приняли решение, по-моему, года два назад, мы передали Школу востоковедения в состав факультета Караганова, в состав факультета мировой экономики и мировой политики. И с тех пор у нас есть такой дуализм нашего востоковедения, он сохраняется. 

Считаем очень важным, чтобы мы не только давали изучение языка, а иностранный язык очень энергично учится в Высшей школе экономики. Действительно, востоковедение — очень особый тип высшего образования, что у нас, что в Великобритании или где-то еще. Там две трети времени фактически ты должен изучать язык на младших курсах. Иначе бессмысленно тебе чем-то еще заниматься.

Мы до 30 мая продолжаем запись в лицей. Мы в этом году можем взять до 700 человек

Это накладывает, конечно, очень большой отпечаток на все остальное. Квалифицированный востоковед — это человек, который не только знает язык, а который действительно знает культуру, знает национальную философию, историю, то есть знает тот культурный бэкграунд, который формирует человека — знающего страну, способного понимать людей этой страны. После этого на это должно навешиваться уже умение разбираться в экономике и в политической науке, или даже в праве.

Сейчас мы еще вырабатываем оптимальную модель. Есть сторонники среди наших коллег идеи перевода этой специализации конкретной в магистратуру. Считаем, что это мало, просто не успеет сформироваться специализация человека за два года. Поэтому мы предложили модель «мейджер-майнор», не только для востоковедов, для всех студентов. Это значит, что наряду с базовым курсом «мейджером» ты получаешь взаимосвязанный курс, но примерно на одну пятую всей учебной нагрузки в бакалавриате. И вот этот вот «майнор» для востоковедов — он как раз и формирует основу будущей магистратуры. Но я, откровенно говоря, считаю, что нормальная магистратура, нормальный востоковед — он все-таки шесть лет должен учиться. Чтобы быть и знающим язык, и специалистом. Не все студенты... примерно треть уходит из бакалавриата, неплохо устраиваются. Но я считаю, что все-таки неправильный тренд. Эти люди фактически являются переводчиками. Кто-то из этого делает карьеру. Мне кажется, что не стоило в Вышку поступать, для того чтобы идти таким путем.

— Уважаемый Ярослав Иванович! Я хотел бы узнать, планирует ли ВШЭ запустить проекты в сфере цифровых гуманитарных наук, которые бы включали в себя как ИТ, так и гуманитарные департаменты ВШЭ, а также частные ИТ-компании для того, чтобы помочь креативным и smart-индустриям в Москве и России? Я знаю что это сейчас тренд в европейских странах (Нидерландах, Бельгии, Германии и скандинавских странах), но я не слышал, чтобы в России подобные инициативы были популярны. Я также был бы рад, если бы вы нам рассказали о планах развития в этой области (Digital Humanities/creative and smart industries). Спасибо! // Ян Красны

— Слушайте, у нас есть целый ряд направлений, которые базируются на больших данных гуманитарных наук. Они есть у всех, включая историков. Как направление, мне кажется, что у нас есть «майнор» — цифровые методы гуманитарных наук, и достаточно большое количество студентов на него записалось. У нас есть магистерская программа «Компьютерная лингвистика».

Вообще, если серьезно говорить о вопросе, который вы задали, здесь надо представлять себе, какие количественные данные, информатика только количественными данными занимается, мы можем получить, обобщить, генерализировать, делать на их основе выводы. Выясняется, что в лингвистике много такого рода наблюдений, и очень большие массивы данных могут быть даже через анализ медиавыступлений, через анализ социальных сетей, они дают замечательные ресурсы для изучения, например, языка.

Например, существует проект «Имена России». Берутся некоторые общеизвестные штампы и формулируются к ним исследовательские вопросы. Например, «лихие 90-е». И лингвисты ищут штампы, которые накладываются на другие десятилетия, условно говоря, истории. Степень распространения этого, коннотации, которые в это дело включаются. В основе этого, да, информационные технологии, и анализ, связанный с использованием больших данных.

Вообще, я думаю, сейчас без информационных технологий не могут существовать практически никакие науки. Наверное, чистая математика может мыслиться без этого. Я не говорю об использовании электронных библиотек и прочих ресурсов. А вот именно как метод исследования, если вы хотите собрать аргументы, если вы выходите на какие-то массовые процессы, у вас уже без информационных технологий, что, справочник ЦСУ СССР, что ли, будете доставать? Без специфической постановки задач, без поиска определенных массивов доступных данных, на которые может исследователь выйти, уже там в большей половине случаев не бывает никакой научной работы. Так что, наверное, это такая общая тенденция.

— Ярослав Иванович, как можно попасть в ваш лицей? Мой сын почти закончил 9-й класс. Где можно посмотреть условия зачисления? Мы еще не сделали выбор, как дальше действовать, учиться дальше в нашей школе или попробовать к вам. Когда конец приема в лицей? Чем ваш лицей отличается от других лицеев при вузах? Сын решил, что на юристов и экономистов он учиться не пойдет. Какие еще варианты есть и как сделать выбор, чтобы потом не пожалеть. Спасибо. Татьяна // Татьяна Петрова

— Вы знаете, мы, по-моему, до 30 мая продолжаем запись в лицей. Мы в этом году можем взять до 700 человек. Потому что мы получили от Москвы еще два здания наконец, и у нас есть возможность развернуть там лицей в том формате, в котором мы с Собяниным договаривались. 700 человек — это, по-моему, 25–30 классов, хотя там классов у нас, как вы знаете, нет, у нас там группы.

В лицее есть шесть направлений, мы пока сохраняем эти шесть направлений. Это социально-экономическое, право, гуманитарное, математика, информационные технологии, востоковедение и дизайн. Понятно, почему выделяются востоковедение и дизайн. Там чем раньше ты начнешь набивать руку или развивать знания языка, тем лучше. А вот все остальные — они, как видите, межпредметные. Они скорее, эти направления, не соответствуют определенному департаменту или факультету. Они позволяют ребенку, который гуманитарно настроен, понятно, что его конек не математика, не анализ, у него интуитивное, образное мышление, он может пойти и посмотреть, пройти через ряд гуманитарных наук: философию, лингвистику, филологию, литературоведение, историю и так далее. Посмотреть, что для него лучше. Где он себя лучше находит. То же самое в социально-экономическом треке — человек может мигрировать там с экономики на право или на менеджмент. 

Вообще, в лицее много смыслов. И люди разные вкладывают, и это совершенно естественно. У нас интерес, собственный интерес к лицею. Зачем мы его задумали и Москве предложили — это создать ядро людей, которые уже полюбили эту науку, куда они пришли учиться. Создать в каждой образовательной программе Вышки ядро заинтересованных студентов. У нас на праве, на экономике нет проблем с такими, на математике. Но даже на социологии, одном из самых карьерно раскручиваемых направлений, и даже на менеджменте таких людей очень мало. Потому что люди просто не имеют представления, чем социологи занимаются, или чем там занимаются логисты. Вот попробовать на себя профессиональную роль, повыбирать, мне кажется, что это одна из таких важных функций лицея. 

Но есть другая функция, не менее важная. Мы собираем очень талантливых детей. Они лидеры, они «звезды» в своих школах. И тут они оказываются среди таких же. То есть возникает колоссальный синергетический эффект. Получается совершенно другое качество образования. Образование, замешанное на массе коллективных проектов, взаимодействии между школьниками. То есть лицей — он просто доказывает своими результатами то, что функция образования — функция коллективная. 

Мэром стать не хочу, никогда не размышлял даже над этим

Некоторые считают: вот мы наймем дочке, сынку лучших репетиторов, вот он... Люди совершают дикую ошибку. Потому что человек учится в коллективе. Он потом работать, жить будет в коллективе. И никто для него эксклюзивную работу, подлаженную под него, если это не царь, искать не будет. И у царя много других неприятных обязанностей. Вот то, что образование — это процесс, качество которого зависит от коллектива учащихся в той же мере, а может быть, и в большей мере, чем от коллектива преподавателей, от качества преподавателей, мне кажется, что как раз лицей, как и другие топовые школы, это доказывает. Вы можете почитать, что пишут в интервью там сами лицеисты, как они оценивают это вот, — это для них самое главное. Новая среда, где они могут, во-первых, выбирать; во-вторых, они сталкиваются с замечательными людьми, которые их самих подзаводят. То есть вот такой гумус для будущего, я считаю, ядра наших студентов и ядра профессиональных элит в какой-то степени.

— Зачем вы решили стать сопредседателем ОНФ в Москве? Не хотели бы стать мэром?// Эльдар

— Мэром стать не хочу, никогда не размышлял даже над этим. Мне кажется, что у нас хороший мэр. Лучше, чем Собянин, я точно мэром не буду. А в ОНФ я пошел по вполне простой причине, по двум, точнее, даже.

Как коллеги из ОНФ уже оповестили, я был одним из тех, кто разрабатывал программу «2020», которая легла в очень большой степени в основу программы Путина, которая реализована в майских указах, в его статьях, собственно говоря, это его статьи. И сейчас вот эта программа — она очень половинчато реализуется. Я считаю, что та программа, которую заявил Путин в своих статьях, содержит несколько абсолютно ключевых для развития страны моментов, которые являются к тому же точками общественного консенсуса.

Во-вторых, это ускоренное формирование среднего класса. И это ускоренное формирование профессионалов, профессионализации науки, образования, здравоохранения. Что означает подъем до уровня среднего класса сообщества учителей, сообщества врачей. То есть фактически удвоение нашего среднего класса за счет многочисленной в основном региональной интеллигенции. 

Мне кажется, что это вот такого рода социальное ядро этих указов, я привел один пример, могу еще там два привести, чтобы быть более полным. Это, например, создание профессиональных ассоциаций, профессиональных экзаменов. То есть сигналов на рынке труда, что ты профессионал. Это есть во многих странах, этого практически нет у нас. 

И третье, наверное, это программа создания 25 миллионов квалифицированных рабочих мест. То есть рабочих мест для хорошо зарабатывающих профессиональных людей. Вот их больше, но я привел вам пример направлений, которые действительно являются исключительно важными для развития России. И мне кажется, что за это стоит бороться.

Собственно говоря, «Народный фронт» был создан ровно для поддержки реализации программы Путина. Я достаточно долгое время выступал в качестве эксперта и руководителя экспертов. Как вы знаете, я выбрался сначала депутатом в Московской думе, попробовал себя, могу ли я работать с населением, то есть работать с людьми, что для меня, может быть, менее привычно. Выяснилось, что, в общем, да, и я могу пользу принести этим людям. Я с этим уже, собственно говоря, иду и в ОНФ.

Я считаю, что у нас есть поле для реализации национального консенсуса на основе конструктивных элементов, ключевых элементов программы Путина, за которого проголосовало большинство населения, и я за него голосовал. Я Путину по-человечески доверяю, я его знаю лично. И если сейчас кривым образом в ряде случаев стала реализовываться та программа, за которую я голосовал, в которой я принимал участие, я считаю, что моя обязанность попробовать и этот путь.

— Здравствуйте, уважаемый Ярослав Иванович! Вопрос к вам как к жителю Гагаринского района, надеюсь, небезразличного к его проблемам (хоть избирались вы в другом округе). Пожалуйста, поделитесь своим мнением о грядущем разрушении Смотровой площадки и склона Воробьевых гор вероятным возведением там памятника князю Владимиру. Ситуация нынче выглядит так. Самой скульптуры нет (автор монумента Щербаков вовсе не настаивал на установке именно на Смотровой). Далее — процесс ее изготовления в тайне, платит за все (стройконтора берется освоить 400 млн рублей, но за экологические последствия не отвечает) — государство, автор идеи — Мединский (Владимир) со своим РВИО. Настаивает на разрушении Смотровой площадки и склона Воробьевых гор — Хуснуллин. Около сорока тысяч подписей горожан в расчет никем не берутся (большинство из них — ваши соседи из Гагаринского района, кажется, даже Вася из седьмого дома подписал). Оползневая опасность — тоже (иначе бы и храм Христа Спасителя, и МГУ разместились бы на Воробьевых горах несколько иначе). И почему из всего депутатского корпуса МГД лишь Елена Анатольевна Шувалова услышала мнение обеспокоенных москвичей? Вот видеоотчет. По какой причине вас не устраивает установка памятника в том же Дорогомилово, на набережной той же Москвы-реки, о чем просят местные муниципальные депутаты? Пожалуйста, попробуйте обосновать свои аргументы как высококлассный первостатейный экономист. И не шокирует ли вас анонсированный размах грядущего празднования юбилея князя Красно Солнышко ценой аж в миллиард рублей. Быть может, Центробанк (или Минфин) попробуют отыскать этой безумной, космической уйме рублей более разумное и скромное применение? Спасибо! 

P.S. Мы по-прежнему ждем вас в составе нашего совета дома (вы не исключали такого варианта, одиннадцатый этаж за вас!) // Игорь

— У меня даже есть предположение, что автор письма тоже работает в Высшей школе экономики, если я правильно определяю, кто этот Игорь. Но я могу сказать, что не участвовал в голосовании за размещение памятника Святому Владимиру на Воробьевых горах. Я не знал, каким образом это Дума утвердила, я не на всех заседаниях присутствую, материалов таких мои помощники не показывали. 

Я считаю, что это странная идея. Я совершенно не против того, чтобы в Москве был памятник Святому Владимиру. Вообще, это очень интересный пример человека, который, будучи таким зверским язычником, преодолел себя. И не просто принял Христа в качестве одного из возможных богов, так, на всякий случай, а так жестко расстался со своим язычеством. Это действительно исторический персонаж, который стоит уважения.

Я абсолютно не понимаю, какое отношение он имеет к Воробьевым горам. Герцен с Огаревым, по крайней мере, там слова какие-то произносили. А вообще, Воробьевы горы уже сложились исторически как университетское место. Как место, которое определяется ансамблем МГУ. Мне кажется, что Святой Владимир, при всех наших движениях реституции, все-таки явно как-то не ассоциируется с Московским государственным университетом. В Москве масса мест, где мы его можем установить. Это все, что я могу по этому поводу сказать. Я обязательно посмотрю на состояние этого вопроса. И если действительно есть такого рода решение, я, по крайней мере, публично выскажу свою позицию, и не только в вашем интервью.

— Приведет ли последовательное и терпеливое — без излишнего пафоса — применение санкций к неизбежному экономическому удушению России? Если нет, то когда пройдет кризис и зарплаты начнут расти? // Алекс

— Непонятно, на месте кого видит себя автор вопроса. То ли на месте американского конгрессмена, которые настойчиво и терпеливо не снимают с нас санкции, то ли на месте русского человека, который ожидает, что наконец с неба снова посыпется бабло.

Вы знаете, эффект санкций оказался гораздо более ограниченным, чем был задуман, гораздо более ограниченным. Честно говоря, это с самого начала было понятно. Потому что до России таким санкциям подвергался Иран, более жестким, чем наложены на Россию. Но, в общем, это не привело ни к какой эволюции в нужном Западу направлении иранского режима, как вы знаете. 

При том, что стороны договорились на той основе, на которой Иран, в принципе, и раньше готов был договариваться. Я думаю, что с западными санкциями будет примерно то же самое. Наш экономический спад, я бы назвал это рецессией, имеет гораздо более глубокие корни, чем западные санкции. И в основе их просто плохая структура нашей экономики. 

Мы имеем чрезмерно монополизированную экономику. Мы имеем экономику, значительная часть которой сформирована сырьевыми комплексами. И мы имеем экономику, в которой деньги локального, местного бизнеса регулярно выводятся на Запад. Не из каких-то злобных побуждений, а потому, что там правовой режим существования собственности лучше.

Я считаю себя человеком, который очень высоко ценит необходимость для общественного развития таких институтов, как свобода выбора, частная собственность, свобода накоплять. Но столь же важной мне кажется и система государственных гарантий существования человека

Вот когда мы решим эти структурные проблемы нашей экономики, перестанем откладывать их решение, а начнем их решать, тогда мы увидим снова экономический рост, который автором вопроса будет замечен. Потому что экономический рост в 1-2 процента, не исключено, что в 2016 году уже будет. А вот восстановление роста реальных зарплат, в реальном выражении, чтобы мы там в Европе снова почувствовали себя с прирастающими, а не с уменьшающимися деньгами, я думаю, что это должен быть результат серьезных структурных реформ, серьезных реформ институтов, которые регулируют экономику, в первую очередь судебной системы, конечно.

Я бы сказал так, что ключ к эффективной экономике сегодня — восстановление эффективной, реально независимой, уважаемой судебной системы. Это ключ к тому, чтобы капиталы, скажем, не утекали за границу. Вот мы с вами начали с фонда Зимина. Там ситуация-то ровно такая же. Деньги, сформированные в 90-х, выведенные за границу как частные деньги. Вот чтобы этого не было, мы должны сформировать у себя режим, при котором частный собственник чувствует себя защищенным. По крайней мере, так же, как в Великобритании. Можно ли это? Я считаю, что это нужно, даже больше, чем можно. Потому что мы не можем не расти, а без этого мы по сути расти не сможем.

— Диссернет недавно открыл проект «Российские вузы под лупой Диссернета», где есть и страничка, посвященная Высшей школе экономики. В частности, там упоминаются такие профессора и доценты университета, как Прилепская М.В., Разгуляева Н.Л., Поляков С.Г., Макарова И.А., Черных К.В., имеющие массовый плагиат в своих диссертациях, и приводится постраничное сравнение плагиатных диссертаций с оригиналами. Также там приводится рейтинг профессоров и доцентов ВШЭ, участвовавших в значительном количестве защит, содержащих массовый плагиат (лидируют в рейтинге с золотыми медалями «Не менее пяти красочных защит» Мазаев В.Д., Блех Е.М., Чекалин В.С.).

Известно, что в Европе нечастые случаи плагиата в своих работах жестко пресекаются, часто увольнениями независимо от должности. Намерены ли вы бороться с плагиатом и потворством плагиату среди сотрудников университета и поддерживать его научную репутацию? Если да, то каким образом, примете ли вы помощь сообщества «Диссернет»? // Владимир

— Отношусь я к нему двояко. Я считаю, что очень полезно публиковать материалы, которые фиксируют вопросы к тем или иным публикациям, в том числе диссертаций. И не полезно делать на этой основе выводы. Поскольку существуют самые разные случаи. Случаи самоцитирования, совершенно добросовестно человек просто, условно говоря, цитирует свои собственные работы, или там коллективные работы, в которых он участвовал. Но это достаточно редкие случаи.

Существуют просто ошибки. И решение о том, что нечто является несамостоятельной работой, нечто является плагиатом, должно принимать не сообщество «Диссернет», должна принимать коллегия ученых — специалистов в данной области.

— В связи с этим хотел бы задать дополнительный вопрос. Поддерживаете ли вы инициативу Совета по науке при Министерстве образования и науки России о том, чтобы ввести бессрочный срок проверки диссертаций, не ограничивая его?// Газета.Ru

— Да, поддерживаю. Я продолжу по поводу «Диссернета».

Все случаи, на которые нам указывают, мы расследуем. Ученый совет имеет комиссию по этике, которую возглавляет Светлана Алдашева. И эта комиссия расследует все кейсы, в том числе и те, которые вы озвучили. Это достаточно долгий процесс, потому что мы должны рассмотреть все возможные ответы, объяснения, которые коллега может дать. И до завершения работы комиссия никаких заявлений, тем более каких-то обобщающих заявлений, делать не будет. Это просто непорядочно по отношению к человеку, который может оказаться просто оболганным.

Но вы, наверное, знаете, университет уже имеет опыт расставания с коллегами, по которым после долгих расследований, которое год-полтора занимает, мы тщательно там соблюдаем все права нашего коллеги, я считаю это очень важным. В каких-то случаях человеку было сказано, что мы просим от него быть более внимательным, в случае, когда человек принимал участие в защите как рецензент. Действительно, рецензенту довольно сложно определить плагиат в работе, если это плагиат искусный.

Иногда просто метод исследований переносится из одной отрасли в другую. В экономической науке это, к сожалению, процветает. Человек не может прочесть все работы. В этом случае мы считаем, что лучше бы было, если такого рода факт установлен, чтобы коллега публиковал заявление, что да, я там выступил, одобрил диссертацию, но открывшиеся обстоятельства принуждают меня заявить, что вот здесь есть, установлено соответствие, я вижу это соответствие, и я его тогда не видел. Я думаю, что этого вполне достаточно. 

А вот когда человек сам выступает автором такой диссертации, мне кажется, что здесь выход был бы совершенно однозначным. Когда человек выступает организатором целой фабрики таких диссертаций, а у нас, к сожалению, такие случаи есть, потому что к нам присоединялись ряд учреждений, с разной, скажем так, академической культурой. Ну, мне кажется, что в этой ситуации мы просто просим человека уйти.

— Как известно, российское государство «оптимизирует», то есть сокращает, бесплатную медицину и школьное образование. Взамен оно повышает военные расходы. Вы поддерживаете такую политику? // Александр

— Нет, не поддерживаю.

— Считаете ли вы себя либералом в американском смысле слова? Или, может быть. неоконсерватором? // Александр

— Я не знаю, что такое либерал в американском смысле этого слова, я грешен. Я считаю себя человеком, который очень высоко ценит и понимает необходимость для общественного развития таких институтов, как свобода выбора, частная собственность, свобода накоплять, что у тебя не отнимут твоих прав, в том числе имущественных. Но столь же важным мне кажется и система государственных гарантий существования человека, и система, которая позволяет помогать слабым, в том числе путем перераспределения доходов от богатых к бедной части населения. 

В этом отношении я не могу себя назвать классическим либералом или республиканцем. Что такое республиканец, этого я не понимаю.

Я не считаю, что Россия — это страна, где мы должны реализовать проект «каждый сам за себя». Но то же самое, я считаю, что сегодня у нас чрезмерно низка личная ответственность человека за свои экономические результаты, свои социальные результаты. Мы не можем перейти, к примеру, к шведскому социализму, мы просто недостаточно богаты для этого. Мы нуждаемся в гораздо более жестких механизмах личной ответственности за свой успех. У нас очень много людей, не инвестирующих в себя, предпочитающих впустую тратить те ресурсы, которыми они располагают, и временнЫе ресурсы, в первую очередь, не обязательно денежные. И после этого требовать от других, чтобы они их содержали. Это плохо, но мы все равно будем их содержать, потому что это в нашем национальном характере. Но это не значит, что я считаю, что мы должны заниматься апологией такого общества.

— На этом мы завершаем наш онлайн. Но по традиции просим вас выступить с обращением к читателям «Газеты.Ru». // Газета.Ru

— Я хочу пожелать всем правильно использовать свое свободное время. Наша жизнь не очень длинна, и с каждым годом ты понимаешь, что она, в общем, не очень длинна. И очень жалко, что ты не обучился всему, чему мог обучиться, что ты впустую потратил какое-то время. Я уверен, что большинство наших читателей — люди, которые все еще чувствуют, что перед ними вечность. Это классное чувство совершенно. Но все равно надо понимать, что ты ответственен за себя, и инвестировать в себя, вкладывать в себя, в том числе в то, чтобы быть более культурным человеком.

— Спасибо вам большое. // Газета.Ru